СЕДОЙ

(мужская повесть)

Начало

Разговор на кухне затянулся допоздна. Илья ещё не вернулся с «разведки». Сославшись на усталость, я ушёл в свою комнату и стал готовиться ко сну. В дверь постучали. Я разрешил войти. Через порог на цыпочках, прикусив кончик языка, перешагнул Петька и заговорил заискивающим тоном:

- Не помешал?

- Нет, проходи.

- Меня Петром зовут, кстати.

- Помню.

- Я вот по какому делу, - говорит он, - ты после бритья одеколонишься?

- Всегда.

- А одеколон есть?

- Есть, - отвечаю, всё больше удивляюсь странному допросу.

- А ты разрешишь мне пользоваться им, когда понадобится?

- Да ради бога.

- Спасибо. Я знал, что ты свой парень. Ну, и как тебе у нас? – неожиданно сменил он тему.

- Да, в общем-то, пока всё нормально. Гостиница устраивает, а как работа пойдёт, пока не знаю.

- Всё нормально будет, - заверил он и, лукаво улыбаясь, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

«Что к чему?», - ложась в постель, подумал я о странном визите.

 

В шесть утра я был на рабочем месте у плота. Техничили лебёдку, натягивали троса, плели чекера и т. д. Смена пролетела незаметно быстро. В гостиницу вернулся в приподнятом настроении. Перед обедом решил побриться, утром не до этого было. Вытягиваю из-под кровати чемодан, а он…распахнут! Я хорошо помнил, что вечером закрыл его на ключик. Меня даже жаром обдало. Ведь в чемодане хранилось всё моё богатство. Поднимаю крышку. Деньги, документы лежат на виду. Что же тогда искали, и кто? А когда взялся за бритву, не обнаружил «Шипр». Ну, думаю, за такие проделки надо наказывать.

Но не успел я намылить бороду, заходит Николай. Мы с ним на кухне познакомились.

- Ты, Юра, заметил, что нет одеколона? – спрашивает он.

- Да. Откуда ты про него знаешь?

- Петька предупредил. Сказал, что ты разрешил ему взять для испытаний. Ну а меня попросил быть свидетелем, чтоб не посчитал его за тихушника. Так ты разрешил?

- Даже не знаю, что тебе ответить…

- Так я и знал. Значит, вечером будем разбираться.

- Не надо. Я сам всё улажу. А про какие испытания ты говорил?

- Что ж, хозяин – барин. Ну, а насчёт испытаний, как тебе сказать?.. В общем, Петька ищет средство против гнуса. Дурачится, одним словом. Вреда от него никакого, только своё здоровье зря губит. А мужик он потешный. Короче. Почти каждый вечер он объявляет, какой одеколон будет испытывать. Это зависит от того, что раздобудет. Значит, засосёт утром флакончик – и на работу. А придёт наш испытатель после смены с опухшей мордой, хрен узнаешь. Сам вчера наверно заметил его исклёванную рожу. Чешется, матерится, но не сдаётся, чёрт такой. «Всё равно, - говорит, - подберу такую смесь из изделий парфюмерной и лако-красочной промышленности, от запаха перегара которой мошка переблюётся и не будет к нам подлетать на протяжении нескольких поколений. Последнего здоровья не пожалею ради защиты общества, но противомоскитную сетку ни за что не надену, чтоб не унижаться перед разными блохами». В общем, смешит нас Петька помаленьку. Да, вот что я хотел ещё сказать: Седому про одеколон не говори. А это возьми, - и подаёт мне деньги.

- За что? – спрашиваю.

- За одеколон.

- Да ты что, Николай? Я же всё понял. Не считай меня крохобором.

- Как знаешь. - Он спрятал деньги в карман.

- А почему ты насчёт Седого предупредил? Зверь он что ли?

- Да как тебе сказать?.. Всё-таки у него три ходки за плечами.

- Неужели? За что?

- За хулиганство. А вы разве не кореша?

- Да мы только вчера познакомились.

- Вот как… А мы о нём много слыхали. Он ведь рядом работал.

- И что вы такое слышали, что боитесь его?

- Кто сказал, что боимся? Просто он не терпит всяких безобразий. Может наказать сильно. Скажу одно: где Седой - там порядок.

- Так это же хорошо.

- Но ведь сюда всякий народ приезжает. Реакции разные бывают.

- Мне думается, Илья не безголовый.

- Посмотрим. Ну ладно, забегай вечерком на кухню чайком побаловаться. А Петька сегодня же сам всё расскажет. Вот увидишь.

 

Остаток дня я посвятил знакомству с посёлком. А вечером, вернувшись в гостиницу, прямиком пошёл на кухню, где вовсю гоняли «чаёк». Чайком здесь называли чифирь. Только я появился на пороге, Петька вскочил с места, дурашливо вытаращил глаза и, приставив ладонь к виску, рапортовал:

- Разрешите доложить, товарищ Юра?

Глупейшим выражением своего лица он обезоружил меня. На него я уже не мог обижаться.

- Докладывайте, товарищ Петя, - подыграл я ему.

- Спиртово-цветочная смесь, которую я осмелился ё… из вашего хранилища, кстати, с вашего же позволения, использована по назначению.

- Конкретнее.

- Для проведения очередного испытания средств спасения от проклятого гнуса, зае…шего  в доску, как людей, так и бичей, - говорит и не улыбнётся змей, а наши скулы аж сводит от смеха.

- Разрешите продолжить, уважаемые члены?

- П-продолжайте!

- Я вынужден был прибегнуть к хищению, чтоб не подвести под срыв очередной цикл испытаний, находящийся, возможно, на заключительном этапе.

- Ну, и каков итог?

Петька опустился на скамью, отхлебнул чифиря и, стряхнув дурашливую маску, спросил:

- Разве по роже не видно? Жрут суки… Где-то в расчётах промахнулся. Слышь, Юра, ты ведь разрешил взять пузырёк?

Мне ничего не оставалось, как признаться. Фактически так оно и было.

- А хочешь, я тебя по блату устрою в свою лабораторию? – продолжил игру Петро.

- Нет уж, уволь. Твои испытания не для моего организма.

- Эх, вы-ы! Привыкли жрать только водку да спирт. Что за глотки у вас? Где ваше понятие о смаке? Ваши носы созданы только для соплей. Они не способны уловить тонкости аромата одеколонного перегара. Чем только не прёт от вас после пьянки… Тьфу! Только я один из вас могу по достоинству оценить вкусовые качества напитков в оригинальной расфасовке. Разве не побегут слюнки от ласкающих слух названий: «Ландыш», «Сирень», «Фиалка»? А что пьёте вы? «Калгановая», «Полынная», «Спотыкач», «Зубровка», «Зверобой»… Это не для нас, гурманов. Но, к сожалению, я одинок. Тем не менее, я буду продолжать борьбу с ненавистным гнусом, стремящимся подорвать нежную психику отважных бичей-лесорубов. Юра, возможно, сегодня я поступил подло. Вот моя дурная головушка, секи её, - всхлипывая, произнёс он, уронил голову на стол, вытянул шею и подвернул ворот рубашки. – Только помните, вы лишитесь лучшего в мире испытателя, и тогда сожрут вас букашки к ё… матери.

- Я тронут твоим раскаянием, Пётр. Прощаю.

- Спасибо, друг. Продолжай одеколониться после бритья.

 

Где-то через пару недель после нашего приезда в посёлок мы пошли с Седым в баню попариться. В субботу наломали свежих веников и пошли. Баню готовили раз в неделю. Любителям попариться нельзя было опаздывать, так как каменка заливалась первыми посетителями.

Когда  проходили мимо крайнего дома, из подворотни выкатилась дворняжка и, не успели мы глазом моргнуть, тяпнула Седого за ногу. Он инстинктивно отпрянул от собачонки, схватил комок земли и запустил в неё. Та, взвизгнув, отскочила, но тут же с хриплым лаем возобновила атаку. В это время подбежал хозяин собачонки (нет не на помощь). С криком: «Ты, сучка вербованная, за что собаку пнул?!» - врезал Седому кулаком в лицо. Нападавший был под мухой. Дальше произошло то, что по моим понятиям не соответствовало  логике. Седой – тридцатипятилетний «кряж», отмотавший три срока за хулиганство, собрал в горсть то, что прикрывало впалую грудь обидчика, процедил ему в лицо: «Ты зачем это сделал? Прикинь, что стоит мне сделать из тебя котлету? Ты когда последний раз шевелил мозгами, червяк?»

Воинственность хозяина шавки моментально испарилась. Поначалу он потрепыхался в мёртвой хватке Седого, но быстро обмяк и запищал:

- Отпусти! Больно же! Не трогай меня!

- Об такого, как ты, не буду руки марать. А ты, если по трезвянке захочешь ударить меня, приходи, но запомни: ты себя ударил. Думай, мужик. Убери собаку и сам проваливай! – произнёс, не разжимая зубов, Седой и отпихнул прочь «грозу таёжного посёлка». Тот, цыкнув на собаку, заспешил без оглядки к своему дому.

Я не ожидал такой развязки.

- Ты почему не врезал ему, Илья? – спросил я, крайне удивлённый реакцией Седого. – Лично я всю морду расквасил бы ему.

- Насчёт тебя не сомневаюсь. А я не хочу, - устало промолвил Илья. – Достань лучше полотенце…

Раны на голени изрядно кровоточили. Разорвав полотенце на полоски, мы перевязали ногу и пошли к Ангаре. Для бани настроение пропало. Решили просто искупаться и посидеть на берегу.

После купанья я опять задал Седому тот вопрос, от которого он уклонился.

- Скажи, Илья, почему ты не врезал ему? Ты же пальцем его не тронул. Он ведь заработал, а расчёт не получил.

- Я так не думаю. Моя рана заживёт, и боль пройдёт, а у него боль появится и надолго внутри засядет.

- Что-то я не пойму тебя. Объясни.

- А ничего тут мудрёного нет. Ты же хочешь знать, почему я сдачи не сдал? Вот и ему захочется. Пускай сам ответ ищет. Может ему станет больнее, чем мне сейчас? Мог бы я, конечно, измолотить его. А смысл? Во-первых, он был под газом и ничего не понял бы. А во-вторых, я себе слово дал: на слабого руку не поднимать. А он какой – ты сам видел. Раньше я думал так же, как ты, и намахал себе кулаками три срока. Только на зоне задумался, там на это времени хватало, и решил свою жизнь изменить. Помогла мне образумиться Светка. Дочь у меня есть. Десять лет ей. Сейчас она с моей матерью живёт. Я-то только по документам отец, а хочу по-настоящему, по-человечески. Мне уже 35, дочь есть, а отцом меня ещё никто не называл. Да и какой я отец? Последний раз я её год назад видел, а хочу быть с ней всегда. Так вот… Ладно, хватит слякоть разводить. Извини, Юра.

Да, честно сказать, сильно удивил меня Седой своей исповедью…

 

После этого случая мне захотелось побольше узнать об Илье, но за всю прошедшую неделю он не предоставил такой возможности. Работали мы на разных участках, в разных сменах, встречались поздно вечером. По-прежнему он варил на плитке  «кашу», сливал тёмно-бурую жидкость в кружку и, полулёжа, облокотившись на подушку, пил своё варево. Пил не спеша, делал большие паузы между глотками, прикрыв усталые глаза воспалёнными веками, о чём-то думал. Несколько раз я поинтересовался причиной его бессонницы, но кроме «Спи, тебе это не интересно», «Спи не мешай», ничего не слышал в ответ. Мои вопросы явно раздражали Илью, и я больше не беспокоил его.

Сперва я думал, что Илья отсыпается днями, но от ребят узнал, что он встаёт часов в семь, после завтрака в столовой берёт удочки и уходит на реку до начала смены. Исключением были дождливые дни. Тогда не работали все, а собирались кучками в прокуренных  комнатах гостиницы. Пили водку, чифирили, играли в карты, зубоскалили. Седой как всегда с кружкой в руках сидел в своей комнате, не поддерживая хмельной компании.

Но вот в субботу небо прояснилось. Седой вытянул из-под кровати рюкзак, бросил в него немного продуктов, не забыв про пачку чая, кружку и котелок, взял в коридоре удочки и, заглянув в комнату, произнёс: «Буду у Скалы. Приходи, когда стемнеет. Найдёшь по костру». – Прикрыл дверь и ушёл.

Предложение Седого я принял с радостью. Клёв в этот вечер был нормальный. Я с удовольствием «махал» удочкой, поглядывая в сторону Скалы, до которой было около километра. С наступлением темноты замерцал огонёк далёкого костра, и я, собрав снасти, пошёл на этот огонёк.

Седой, сидя на камне, колдовал над чифирём

- Я думал, что не придёшь, побоишься, - обрадовался он моему приходу. – А я уже уху сварганил. Садись. Спирт будешь?

- Можно, - ответил я.

В эту ночь Седого словно подменили. Пропустив под ушицу, он вдруг спросил:

- Петь любишь? – и, не интересуясь ответом, заявил: - А я люблю. Особенно старинные. Подпевай, если сможешь.

Седой запел. Честно сказать, маралий рёв во время гона – соловьиная трель по сравнению с тем, что я услышал.

Когда «отзвенела» песня про Стеньку, Седой повалился на песок и, рассмеявшись, утешил меня:

- Ты, Юрок, не пугайся, такое со мной редко бывает. Но если понравилось, могу «на бис». Ха-ха-ха!

- Валяй, кругом тайга.

- Не говори. После моего концерта все звери, наверно, из тайги в тундру драпанули. Ха-ха-ха! – и оборвав смех, спросил: - Знаешь, зачем я тебя позвал?

Я пожал плечами.

- С людьми давно не разговаривал. С тобой, хоть ты и моложе, буду. Ты слушать умеешь, не лезешь в душу. Спроси о чём-нибудь.

И я рискнул задать вопрос, который давно интересовал меня.

- За что ты сидел? Если за хулиганство, то после прошлой субботы не верю.

- Хм… Можешь не сомневаться. Было дело. И смех, и грех. Расскажу. Спать всё равно не дам. Идёт?

- Идёт. Замётано.

 

Седой с неразлучной кружкой в руках облокотился на камень, с шумом втянул порцию чифиря и задумался, глядя на костёр. Затем перевёл взгляд на звёздное небо, послушал плеск ночной Ангары и мечтательно произнёс:

- Вот бы мою Светку сюда… Ей бы тоже здесь понравилось. Где я раньше был, дурак? Сейчас мне кроме неё никого не надо. А что касается баб, они мне и на дух не нужны. Все они кажутся мне продажными. Да-да. Не удивляйся. Конечно, я раньше так не думал.

- А откуда тогда такая злость на них?

- Откуда? Думаешь, я не любил? Любил, а теперь… Сыт по горло их верностью. Не знаю, что бы я сделал со своей Ленкой, попадись она сейчас мне под руку? А какая девка была…

С ней мы ещё в школе задружили. Каждый день встречались. Чуть свадьбу не сыграли перед армией. А какие письма писала мне она, когда я служил! Каждое письмо – готовая глава романа. С каким нетерпением я ждал окончания службы! И когда отслужил, не к матери пошёл сначала, а к Ленке побежал. Но там меня даже в дом не пустили. Вот так-то.

Все подробности я узнал от своей матери. Оказывается, у Ленки новый жених. Они уже и заявление подали в ЗАГС, и на Новый год свадьбу наметили. Всего я мог ожидать, но не такой подлянки. Можешь представить, как у меня закипело всё внутри от злости, от обиды?

Ленку я встретил на следующий день. На работу к ней в магазин не пошёл, а перехватил по дороге к дому. Думал, встречу – зашибу. Но увидел и решил: никому её не уступлю! Такой красавицей она мне показалась… И любила же…

- Как же так? – говорю ей, - такие письма писала. Я к тебе как на крыльях летел, а ты…

- Не знаю, Илюша, что со мной случилось. Любит он меня.

- А я?

- Знаю. Но мы уже решили. А письма писала, чтобы не расстраивать. Чтоб служил спокойно.

- Выходит, сейчас я радоваться должен?

- Давай, Илюша, не будем ругаться. Не сможем мы ничего изменить, - отвечает она с колебанием. Вроде как с сожалением.

Во мне ещё теплилась надежда вернуть Ленку, но её мать… Не могла она раньше прибраться… Я потом понял, что она заварила всю эту кашу. Она ведь уговорила Ленку бросить «стройбатовца» и выйти за ветврача.

Зная мои намерения, она стала «пасти» нас. Только мы с Ленкой в тот день подошли к её дому, мамаша уже поджидает. Не дала даже поговорить, с ходу понесла из ограды:

- Чего припёрся? У них скоро свадьба. А ты разлучить их собрался? Ленкин жених не чета тебе! Не ходи к ней больше! А ты, дочка, не слушай его, зайди в дом.

- Мамаша, - говорю, - не мешайте нам. Мы сами разберёмся.

Но где там! Ленка – в дом, а я – от ворот поворот. С неделю я как собачонок бегал за Ленкой и уговаривал забрать заявление из ЗАГСа.

- Всё равно, - убеждал я её, - мы будем вместе. Без меня не склеится твоя жизнь. Запомни эти слова.

И Ленка, казалось, готова была поменять своё решение, но тёща – ведьма старая…

 Я считался непьющим, а тут набрался с друзьями и пришёл к Ленкиному дому. Дверь была на крючке. Я затарабанил.

- Ленки нет дома, - услышал я голос её матери. – Уходи, давай и не приходи больше. Не уйдёшь – милицию позову.

- Я попрощаться пришёл, - вру ей. – Уезжаю я. Правда, позовите Ленку. Я не уйду, пока не поговорю с ней.

- Нет, уматывай!

- Тогда дверь выломаю, - вконец разозлился я.

- Да что же это такое твориться! – завопила мамаша. Дверь распахнула и накинулась на меня с кулаками.

Не знаю, как вышло, но я «смахнул» её с крыльца. Соседи всю картину видели. В итоге – на два года за решётку.

Не отмотал я и полгода, как получил письмо от Ленки. И какое письмо! В нём она просила прощения и клялась в любви. Короче. Свадьба у них расстроилась. Не могла она выкинуть меня из своего сердца. Приезжала ко мне на свиданку. Сколько было радости от той встречи…

Срок мой кончился. Я освободился. Сходили мы в ЗАГС, зарегистрировались и стали жить у моей матери. Я работал каменщиком, Ленка – продавцом. Ребёнка ждали. Чего ещё надо? Но грёбаная тёща!.. Чтоб ей в гробу перевернуться! Ну не давала Ленке проходу! Всё не могла простить мне ту оплеуху. «Зачем тебе этот зек? – напевала она Ленке. – Нашла с кем связаться! Что, разве путных мужиков мало? Брось этого бандита!» Она и при людях не стеснялась поносить зятя. Разные слухи доходили до меня. Но я терпел. Ленке было стыдно за мать, я это чувствовал, но за меня она ни разу не заступилась. Стала она нервной и начала попивать. Рождение Светки только ухудшило всё. Тёща украдкой забегала к внучке, я не возражал. Но она, паскуда, пустила по деревне слух, будто я, «зековская морда», не пускаю её к ребёнку и грозился якобы свернуть ей шею. Ну это, сам понимаешь, ни в какие рамки… Попросил я Ленку урезонить свою мамашу.

- А ты сам хорош, - говорит она, - не надо было кулаки распускать.

Выходило так, что тёща всё же сумела настроить Ленку против зятя. Такая обида меня взяла! Пошёл я к друзьям и опять напился. Прихожу домой, и в ограде, как назло, сталкиваюсь с этой чертовкой.

- Здра-асте, - говорю, - разлюбезная маманя! Никак по мне соскучилась? Чего не дождалась дорогого зятя? Чифирьнули бы вместях.

- Нужон ты мне сто лет! – говорит, и хотела мимо прошмыгнуть, а я не пускаю.

- Чего ты к маме привязался? – слышу Ленкин голос из сеней. – А ну, пропусти!

- Я её не держу. Только пусть скажет, чего ей от нас надо? Почему нам нормально жить не даёт, слухи распускает? Или в прошлый раз мало ей поддал? Могу добавить.

- А тебе и убить-то, поди, ничего не стоит? Добрые люди не сидят по тюрьмам и не сшибают рюмки по деревне!

Такой наглости я не мог стерпеть. И не помогли мне никакие добрые характеристики – схлопотал три года.

Но сам чёрт, наверно, усёк мои молитвы: моя дорогая тёщенька через неделю после суда под машину попала. Царствие ей небесное!

Читать дальше